И, хотя жизнь всё чаще и настойчивее подталкивает нас к прагматичности, есть, как писал в ещё в 1916 году В.С. Шимановский, «у нас на Руси тысячи и других пасечников, у которых пчеловодство доставляет хлеб и радость жизни». Причём, «хлеб» нередко приносится в жертву радости и прекрасное предпочитается полезному.
 
 

     Вот такое  философское вступление получилось у меня к рассказам о папе. 

     Пчёлы ему достались в наследство лет 20 назад от умершего отца, моего деда. Пока дед был жив, он всё делал сам и никого к ульям не подпускал, хотя из родни никто особенно и не рвался к ним. Но пришла пора, дед слёг в больницу, а на улице – июль. Когда мёд потёк из ульев от переполнения, папа забеспокоился: «Что делать?» Умные люди подсказали – качать пора… 

    Когда потом папа гордо рассказывал деду в больнице, как он лихо качал мёд, тот горько сокрушался: «Ведь как медведь, наверно, разворошил всё там!» А когда папа живописал разлетающиеся по  медогонке  личинки –«как макароны» (он же не представлял, как выглядит расплод),– дед хватался то за сердце, то за голову. Но, так или иначе, пришлось отцу стать пчеловодом. Могу с уверенностью сказать, что и сейчас по прошествии 20 лет, папа ненамного больше знает о жизни пчёл. К примеру, он ни разу не видел ни матки, ни запечатанного маточника. Этот принцип пчеловождения, «Бог дал – Бог взял», очень распространен в наших деревнях. Да и дед так же вёл дело. В ульях (12-рамочных даданах) всегда стоял полный комплект рамок. Зацвела яблоня – пора магазины ставить. Запахло мёдом на пасеке – пора качать. Роились семьи – сколько хотели. На зиму ульи никто никогда не собирал, снял магазин и – готово! При этом пчёлы никогда не переводились, при 10-15 семьях всегда было хоть сколько-то мёду. И предки мои были этому рады и вполне счастливы.

      Убедить папу, что надо несколько иначе подходить к делу, ну хоть бы проверить силу семьи перед постановкой магазина, – затея абсолютно безнадёжная. Его доводы умиляют иногда до слёз и приводят меня в состояние писательского восторга. Вот, скажем, была у него одна семья, которая каждый год израивалась, мёду ни разу за всё время не дала. Я папе говорю: « Ну, зачем тебе она??? Весной ты её выносишь из подвала, на зиму – обратно затаскиваешь, мёда от неё – ни грамма!  А папа в ответ щурится: «А-а-а…………………………….. для повады!»
 
 

     Всю жизнь я слушаю рассказы папы о пчёлах с большим удовольствием, тем более что он склонен к образным оборотам и все эти доклады превращаются в маленький спектакль. Рассказывая, как он весной, убирая подмор в одном улье, нашёл внутри запрополисованный труп мыши, папа сравнивал: « Как Ленин в мавзолее лежит!». Или  комментируя злобливость пчёл, подытоживал: «Да-а-а……. это не гриб-боровик, в лукошко кинешь – слова не скажет!»

     Интересны суеверия, доставшиеся нам в наследство, очевидно, от пращуров. Дед мой, к примеру, утверждал (то ли смеялся, то ли нет), что когда заболевала у него корова, он брал нож побольше и показательно втыкал его в косяк коровьей стаи так, чтобы она сей грозный инструмент видела. Утром приходишь – корова здорова! 

    Или почему-то принято было держать на пасеке обязательно нечётное количество ульев. Я-то, конечно, понимаю, что всё это предрассудки, но в эту зиму у меня зимуют…  39 семей, а сороковую я подарил по осени крёстному – уж так получилось:))))).
 
 

          Я попытаюсь некоторые папины байки воссоздать, хотя без его мимики и жестов они несколько потеряют в своей прелести.
 

                           Опровержение догмы
 
 

     Абсолютно во всех учебниках и книгах по пчеловодству вы найдёте утверждение, что пчёлы ну прямо ненавидят запах алкоголя. Всей своей жизнью папа опроверг это общераспространенное заблуждение. И, говоря эти слова, я нисколько не шучу, факт, как известно, - вещь упрямая. Я действительно, глядя на папу, и пообщавшись с пчёлами семь лет, совершенно убеждён, что не запах перегара и алкоголя злит пчёл, а сопровождаемые ими нарушения координации пчеловода или посетителя пасеки, неловкость и нетвёрдость движений и манипуляций.

     Папа все свои сознательные годы был отнюдь не дурак выпить. А, как известно, из всех человеческих чувств важнейшим для нас является чувство меры. Так вот, если для папы мера соблюдалась, то пчёлы вели себя совершенно  мирно. Даже были случаи, когда необъяснимо почему пчёлы прощали папе и явные превышения этой самой меры. Приведу пример, поведанный частично самим папой, частично – соседом, поскольку сам автор ситуации не всё отчётливо помнил.
 
 

     Собрал папа днём рой, поставил его в сарай поостыть до вечера, улей пустой подготовил, и, пока рой остывал, сам он изрядно подогрелся. Даже перегрелся, поскольку уснул богатырским сном и очнулся только часа в четыре утра. С ужасом вспомнил, что рой собирался посадить ещё вечером и, как был в майке и трусах, направился с роёвней в огород. При этом надо сказать, что за время краткого сна протрезвел он ненамного. Идя по огородной тропинке, папа запнулся и громыхнулся навзничь, естественно – вместе с роёвней. Пчелы рассыпались. Папа матерился, на чём свет стоит, чем, как раз, и привлёк внимание соседа. В деревне летом просыпаются рано, и тот уже косил траву у своего участка. Рассказ соседа: «Гляжу, Лёнька в трусах стоит на коленях и пчёл в роёвню ладонями сгребает…. с травой, со щепками, мусором. Сетки на нём нет, сам – голый почти. Я и подойти побоялся».

    Загрузил папа пчёл обратно в роёвню и под ненормативные комментарии высыпал всю эту мешанину в улей, закрыл, и пошёл досыпать.

    Проснулся часов в одиннадцать, уже вполне трезвый, вспомнил про своё раннее происшествие и пошёл посмотреть, что там, в улье, делается. В этом месте повествования папа всегда воодушевляется и улыбается: «Гляжу – а ОНИ втроём одуванчик из улья выкатывают!» Эту фразу он сопровождает показом, как пчёлы катят одуванчик.

     Рой отлично прижился в улье, но самое удивительное, что НИ ОДНА пчела папу при всей этой истории не ужалила.

     Соседу нашему, Василию Николаевичу, под восемьдесят, фронтовик. У него тоже есть пчёлы, ульев 7-8 и с папой они друг другу помогают. 

     Сел как-то папин  рой на коринку (ирга), да высоковато, одному снимать неловко, позвал он соседа на помощь. Дядя Вася роёвню держит, а папа ветку наклоняет. А ветка зацепилась за другую ветку, папа поднажал, ветка с роем сорвалась, спружинила и рой как был весь, так на наших горе-пчеловодов и рухнул. Пчёлки всыпали им по первое число за неумение и деды мои, бросив роёвню удалились, как говорит Жванецкий, « и мы расстались, причём я побежал».

     Сидят на брёвнышке в отдалении, покуривают, жала выковыривают. А пчёлы покружились и опять на ту же ветку мостятся, а веточка гнётся под их тяжестью нарастающей, гнётся. И свисает рой всё ниже и ниже, и – прямо в открытую роёвню, валяющуюся на земле. Когда папа рассказывает, в этом месте он восклицает: « Пук!.. и тама!!!» 

                                                                           Страсти 
 
 

     Папа относится к пчёлам, как к людям. Дадут мёду – спасибо скажет, обидят – злится, как на равных себе.
 
 

     Купил я как-то по весне в отдалённой деревне семью пчёл. Когда пересаживал, вижу –  другие пчёлы, не как наши, – маленькие, чёрные, лохматенькие как шмельки. В мае эта семья отроилась и рой достался папе. Папа рой заселил в свободный улей, и всё прошло замечательно. В июле  семья пришла в силу, и папа решил поставить на неё магазин. Вот тут-то и проявился нрав этих пчёлок! Задали они жару папе, магазин он так и не поставил. Я приехал к нему и застал следующую картину: улей раскрыт, магазин в одной стороне валяется, крышка – в другой. В огород – не зайти. Папа сидит дома на кухне злой, ругает пчёл и всю фауну зацепом. «Сожгу на хрен паяльной лампой! Не надо нам таких пчёл!» Я его поуспокаивал: «Ведь продать же можно, зачем же сразу – сожгу». Но папа закусил удила. Ну что ты с ним будешь делать?! Хоть яловым телись!

    Экипировавшись, как следует, я поправил улей и уехал. Рассказал коллегам про пчёл-зверюг, один пчеловод сразу предложил поменять две его мирные семьи на одну эту. Я отправился на следующий день к папе. Он всё ещё злился, на предложение поменять пчёл опять разорался. А на следующий день, когда я наведался на пасеку, злополучный улей стоял уже пустой… с закопченной передней стенкой – выжег его папа, как и грозился, паяльной лампой. Со мной сделалось плохо… я уехал, и после месяца четыре с папой не разговаривал, даже с днём рождения не поздравил. Но потом – простил. Родной всё-таки человек. Хотя пчёл мне тех до сих пор жалко.

    Кстати, от оставшейся семьи на следующий год был рой, которого единственного за всю мою пчеловодную практику я сознательно отпустил в лес, не смог снять. Сел он на колышки забора, большой, облепил и слегу и столб. А всё происходило так. Подхожу к рою, водичкой из опрыскивателя на него «прысь», тут же полроя на меня «прыг!» И не пчёлы, а рентгеновские лучи какие-то, никакие доспехи не спасают. После второй попытки пчёлы уже и в огород не пускали. Так он в лес и улетел. А семья эта страшною зимою 2002-2003 годов погибла.